Сюда пришли люди, которым было
приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли
всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги,
Люди с большой буквы, и девизом их было -- "Понедельник начинается в
субботу". Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в
вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу
человек. Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее. Они
были магами потому, что очень много знали, так много, что количество
перешло у них, наконец, в качество, и они стали с миром в другие
отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который
занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла челове-
ческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и
в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в
непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек
-- маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает
меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится
интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова. И наверное,
их рабочая гипотеза была недалека от истины, потому что, так же как труд
превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда в гораздо
более короткие сроки превращает человека в обезьяну. Даже хуже, чем в
обезьяну.
В жизни мы не всегда замечаем это. Бездельник и тунеядец, развратник
и карьерист продолжают ходить на задних конечностях, разговаривать
вполне членораздельно (хотя круг тем у них сужается до предела), а что
касается узких брюк и увлечения джазом, по которым одно время пытались
определять степень обезьяноподобия, то довольно быстро выяснилось, что
они свойственны даже лучшим из магов.
В институте же регресс скрыть было невозможно. Институт предоставлял
неограниченные возможности для превращения человека в мага. Но он был
беспощаден к отступникам и метил их без промаха. Стоило сотруднику
предаться хотя бы на час эгоистическим и инстинктивным действиям (а
иногда даже просто мыслям), как он со страхом замечал, что пушок на его
ушах становится гуще. Это было предупреждение. Так милицейский свисток
предупреждает о возможном штрафе, так боль предупреждает о возможной
травме. Теперь все зависело от себя. Человек сплошь и рядом не может
бороться со своими кислыми мыслями, на то он и человек -- переходная
ступень от неандертальца к магу. Но он может поступать вопреки этим
мыслям, и тогда у него сохраняются шансы. А может и уступить, махнуть на
все рукой ("Живем один раз", "Надо брать от жизни все", "Ничто
человеческое мне не чуждо"), и тогда ему остается одно: как можно скорее
уходить из института. Там, снаружи, он еще может остаться по крайней
мере добропорядочным мещанином, честно, но вяло отрабатывающим свою
зарплату. Но трудно решиться на уход. В институте тепло, уютно, работа
чистая, уважаемая, платят неплохо, люди прекрасные, а стыд глаза не
выест. Вот и слоняются, провожаемые сочувственными и неодобрительными
взглядами, по коридорам и лабораториям, с ушами, покрытыми жесткой серой
шерстью, бестолковые, теряющие связность речи, глупеющие на глазах. Но
этих еще можно пожалеть, можно пытаться помочь им, можно еще надеяться
вернуть им человеческий облик...
Есть другие. С пустыми глазами. Достоверно знающие, с какой стороны
у бутерброда масло. По-своему очень даже неглупые. По-своему немалые
знатоки человеческой природы. Расчетливые и беспринципные, познавшие всю
силу человеческих слабостей, умеющие любое зло обратить себе в добро и в
этом неутомимые. Они тщательно выбривают свои уши и зачастую изобретают
удивительные средства для уничтожения волосяного покрова. Они носят
корсеты из драконьего уса, скрывающие искривление позвоночника, они
закутываются в гигантские средневековые мантии и боярские шубы, провоз-
глашая верность национальной старине. Они во всеуслышание жалуются на
застарелые ревматизмы и зимой и летом носят высокие валенки, подбитые
кожей. Они неразборчивы в средствах и терпеливы, как пауки. И как часто
они достигают значительных высот и крупных успехов в своем основном деле
-- в строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и
на одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального
человечества колючей проволокой под напряжением...

Даа-а, Стругацике будут актуальны ВСЕГДА. Да и как буд-то с нас писано

_________________
Куда клиетна не целуй - кругом задница

Это был новорожденный кадавр, модель Человека, неудовлетворенного желудочно

"Алдан" чинили всю ночь. Когда я следующим утром явился в электронный
зал, невыспавшиеся злые инженеры сидели на полу и неостроумно поносили
Кристобаля Хозевича. Они называли его скифом, варваром и гунном, дорвавшимся
до кибернетики. Отчаяние их было так велико, что некоторое время они даже
прислушивались к моим советам и пытались им следовать. Но потом пришел их
главный -- Саваоф Баалович Один, -- и меня сразу отодвинули от машины. Я
отошел в сторонку, сел за свой стол и стал наблюдать, как Саваоф Баалович
вникает в суть разрушений.
Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей
лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом
костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам
однажды видел, как он выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а
грозный Модест стоял, льстиво склонясь перед ним, и приговаривал:
"Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Бааловича
исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы
начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные
магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае,
практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не
трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал
необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал
до тонкостей всю технику института и числился консультантом
Китежградского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми
неожиданными и далекими от его профессии делами.